8 октября исполнилось бы 89 лет писателю, публицисту, основателю газеты «Совершенно секретно» Юлиану Семеновичу Семенову (1931 – 1993). О творчестве прозаика мы побеседовали с его младшей дочерью, председателем Культурного фонда Юлиана Семенова, журналистом и общественным деятелем Ольгой Юлиановной Семеновой.
– В детстве Юлиан Семенов мечтал стать дирижером. Расскажите, какие музыкальные произведения он любил слушать?
– Юлиан Семенович был всесторонне образованным человеком, и многие его знакомые говорили, что у него были энциклопедические знания. Музыку он тоже хорошо знал. Ему очень нравились Равель и Дебюсси. Папа говорил, что эти композиторы наиболее полно для него передают атмосферу Франции. И он был абсолютно прав. Из русских песен его самой любимой была «Летят утки и два гуся». Папа был человеком очень тонким, он любил водить нас на концерты органной музыки. Кстати, он помог восстановлению прекрасного зала органной музыки «Ливадия» в Ялте, передавал средства на его восстановление. И я помню его лицо, когда он слушал Баха: он всегда поднимал голову наверх, на витражи, музыка уносила его очень далеко… Еще, это может показаться смешным, он слушал немецкие марши. Его интересовала тема фашизма, он ненавидел нацизм. И привез из Германии кассету с записями маршей.
– Чтобы лучше знать врага?
– Да, и его музыку тоже.
– В 1987 году Юлиан Семенов написал аннотацию к первой пластинке Александра Розенбаума «Эпитафия», где были записаны песни о войне. Расскажите, пожалуйста, об их отношении к творчеству друг друга.
– Они тесно общались, дружили. Александр Яковлевич приходил к папе домой, папа очень ценил его талант, и это было взаимно. Папа чувствовал талант Александра Яковлевича, который тогда только начинал, а у отца было кредо: талант хрупок и беззащитен, поэтому ему нужно помогать. Талантливые люди более беззащитны, чем люди обыкновенные, и поэтому он помогал и Розенбауму, и Нике Турбиной. Многие не верили, что эта шестилетняя девочка сама пишет стихи. Папа о ней тоже написал прекрасную хвалебную статью и дал ей путевку в жизнь. Незадолго до смерти Ника говорила, что если бы Юлиан Семенович был жив, то ее жизнь сложилась бы совершенно иначе. Она верила в его поддержку, у него было отеческое отношение к ней. Александр Яковлевич, будучи не только талантливым, но и очень благодарным человеком, тоже сохранил в душе любовь к отцу. И он обещал прийти на концерт моего сына Юлиана Семенова-Брайди, который состоится в ноябре в Мемориальном музее А. Н. Скрябина.
– Юлиан Семенович планировал написать роман «Сомнение», который должен был стать приквелом к циклу произведений о Штирлице. Как вы думаете, а мог бы он написать роман, действие которого разворачивалось бы между событиями, описанными в произведениях «Отчаяние» и «Бомба для председателя», из которого мы бы узнали, например, о дальнейших судьбах радистки Кэт и американского антифашиста Пола Роумена, героя романа «Экспансия»? Ведь Кэт после возвращения на родину тоже могли репрессировать, как Исаева-Штирлица.
– Возьмем пример разведчика Шандора Радо, которому папа и посвятил роман «Отчаяние». Человек за идею рисковал жизнью, но после войны был осужден по ложному обвинению и вышел только после смерти Сталина. Да, были у нас несправедливости, поиск врага несуществующего. Может быть, мой папа о чем-то не написал, потому что понимал: это будет очень больно. Юлиан Семенович считал, что не каждая правда нужна человеку, правда должна быть доброй. Может быть, он пожалел читателя: если бы Смерш разбирался с Кэт как с английской шпионкой, это было бы слишком.
– Но все-таки то, что описано в романе «Отчаяние» – это наша история, и Юлиану Семеновичу было важно написать это произведение: его отец, ваш дедушка Семен Александрович Ляндрес тоже был репрессирован, а значит, боль Исаева-Штирлица – это боль и Юлиана Семенова.
– Да. И мой двоюродный дед Илья Ляндрес, наш сыщик, один из основателей Московского угрозыска, тоже был репрессирован. Если вы придете в музей МВД, то сможете увидеть в главном зале его фотографию. Он тоже был уникальным человеком, ловил бандитов. Мальчиком из маленькой деревеньки приехал в Москву. Потом, работая, рисковал жизнью, но попал в лагерь под Магаданом. Там была очень страшная жизнь… Семен Александрович постоянно посылал письма в органы, и в 1940 году дядю Илью выпустили. То есть боль Юлиана Семеновича – ненадуманная.
– Юлиан Семенов тоже пострадал, когда посадили его отца: он был отчислен из института востоковедения, в котором учился.
– Евгений Максимович Примаков его поддерживал и спасал. Еще Зия Буниятов – наш удивительный ученый-историк, востоковед, профессор, специалист по средневековой восточной поэзии. Чудный человек тоже. Вдвоем они отстаивали папу, который оказался в полном вакууме. То есть, когда он писал о Штирлице в романе «Отчаяние», это не была дань времени, это была боль, о которой он наконец смог сказать. Но я думаю, что если бы Господь дал еще папе жизни, он бы не писал больше такие страшные и душераздирающие вещи. Я думаю, все-таки он выбирал лучезарные периоды нашей истории.
– Судьбы многих героев Семенова трагические: профессор Плейшнер («Семнадцать мгновений весны»), летчик Струмилин («При исполнении служебных обязанностей»), прокурор Берг («Бомба для председателя»), полковник Санчес («Пресс-центр»). Но книги Семенова хочется перечитывать. Юлиан Семенович говорил, что нет безысходности, всегда есть какой-то выход, и творчеством своим всегда доказывал: как бы ни было трудно и страшно, надо всегда стремиться всё преодолеть. В этом одна из уникальностей его книг.
– Да, Юлиан Семенович часто говорил, что трагедия – это нарушение какой-то гармонии, какого-то мирового равновесия. И долго трагедия продолжаться не может, потому что мы все живем по совершенно неземным, надмирным законам, которые рано или поздно, а скорее всего рано, восстановят равновесие. Юлиан Семенов был человеком созидательным. Он считал, как и многие философы, что зло – это бездействие. Он был деятельным и позитивным человеком, он был всегда на стороне света. Как замечательно сказал критик и писатель Лев Александрович Аннинский, у него была светлая литература. Он и писал-то с раннего утра, ему нужно было солнце, чтобы писать свои произведения.
– Юлиан Семенов был верующим?
– Да, он был верующим человеком, носил крест. Поклониться за это нужно его бабушке, не коммунистке, верующей, православной женщине Евдокии Федоровне. Она была невероятно верующей, окрестила втайне от родителей мальчика Степаном. Вера для папы была очень важна, причем она тоже была для него деятельной, хотя он не был безумно воцерковленным, редко ходил в храм. У него была икона, у него была настольная книга Библия, он часто, когда не знал, что делать, говорил: «Господи, помоги!» – и открывал Библию.
– И Штирлиц в трагические минуты обращается к Библии.
– Штирлиц – это Семенов, взаимоотношение Штирлица с религией – это взаимоотношение Юлиана Семеновича с религией. Он считал, что прежде всего дело, поэтому стал невероятно много заниматься благотворительной деятельностью. Когда он создает советско-французское издательство, разумеется, платит дикие налоги, себе ничего не берет. В одном из видеоматериалов есть фраза папы: «Сто тысяч мы должны дать такому-то детскому дому. Господь будет нам благодарен». То есть я делаю добро не для того, чтобы кому-то понравиться, а потому что Господу это нужно. И мы были рады, что папу удалось отпеть, когда он скончался. Батюшку кто-то по ошибке запер в какой-то технической комнате. Певчие пели час, батюшки нет. Но он вышел и отпел папу. Бог всё управил. Все говорят: газета «Совершенно секретно» – скандальные расследования. Но прежде всего надо сказать о приглашении в члены ее редколлегии отца Александра Меня, великого священнослужителя. Мне очень горько, когда некоторые позволяют себе неприличные комментарии, делая ссылки на то, что хорошим священнослужителем не может быть выкрест. Может! Тут нельзя смотреть на корни, нужно смотреть на душу человека. Книга Александра Меня «Сын человеческий» – шедевр православной литературы, это мое мнение. И Юлиан Семенович дает слово священнику на страницах своей частной газеты. Александр Мень, обращаясь к властям, просит открыть храмы для народа, печатает отрывки из Екклесиаста. Это был очень деятельный, верующий человек. Когда папа тяжело заболел, он пришел к нему в белой рясе, он весь светился. У них была сильная связь, они были людьми света, добра и действия. Да, Юлиан Семенович был верующим, православным.
– При этом Семенов уважал Ленина, написал многотомный роман «Горение» о Дзержинском. Планировал ли он писать продолжение этого произведения?
– Он хорошо осветил жизнь Дзержинского и создание ВЧК. Мне кажется, что страна, в которой слабые секретные службы, сама слабая. Я не вижу нонсенса даже в том, что в поселке писателей в Ватутинках в папином кабинете, выходящем на лес, слева был портрет Ленина и фотография Дзержинского, а справа Богородица с Младенцем, со Спасителем. В этом не было ничего шокирующего, потому что папа был верующим историком и писателем. Даже, может быть, изначально он был историком, а потом уже писателем. Благодаря своему неземному таланту моцартовскому ему удавалось так великолепно писать свои произведения. Его манера: углубляясь, работать в архивах с материалом, куда-то поехать, перерыть все книги и открытые источники, прорваться в закрытые архивы. Юлиан Семенов писал об истории нашей страны: Ленин, Дзержинский, революция. Страшная, кровавая, но иначе быть не могло. Когда никто еще не поднимал тему трагедии государя, папа очень тактично и мягко говорил о горе родителей, которые сходят с ума из-за болезни наследника, почему Распутин и взял такую власть над ним. Говорил, никого не осуждая. А тогда революция была неизбежна, потому что такая началась атака в прессе против царской семьи! Безжалостная! Юлиан Семенович, когда писал, всегда пытался встать на место всех своих героев. Он понимал: у каждого есть своя правда. И я думаю, что, так работая, он очень часто приближался к абсолютной истине. Может быть, поэтому его интересно читать.
– Юлиан Семенов был тесно связан с кинематографом, многие его произведения экранизировались. А какие экранизации ему нравились больше всего?
– Может быть, «Майор Вихрь» режиссера Евгения Ташкова. Это была совершенно бесконфликтная работа. Еще ему хорошо работалось с Анатолием Бобровским. Это были грамотные, хорошие фильмы: «Особых примет нет», «Крах операции «Террор». По крайней мере, он не страдал от произвола режиссеров. Юлиан Семенович говорил: «Меня очень просто снимать. Открываешь на первой странице, говоришь «Мотор», а на последней странице говоришь «Снято». Трагедийная ситуация сложилась с экранизацией романа «ТАСС уполномочен заявить». Три режиссера сменилось, прежде чем получился фильм. Он хороший. Я совершенно не могу понять, почему Владимир Петрович Фокин, которого я очень уважаю, ценю, люблю, в последнее время говорит: «Мне поручили снять этот фильм». Юлиан Семенович очень переживал такие тяжелые «роды» картины. На съемках «Семнадцати мгновений» папа сдружился с Вячеславом Тихоновым. Моментально установилась прекрасная связь, папа с ним работал над ролью. Позднее, когда папа болел, Тихонов наговаривал папе кассеты, где говорил: «Юличка, держись! Юличка, поправляйся, ты мой дружочек!» Конечно, был тяжелый конфликт с Татьяной Лиозновой, конфликт двух талантов. И папа написал пьесу «Два лица Пьера Огюста де Бомарше», где он описывает муки литератора, которого мучит режиссер. Недавно она впервые вышла в сборнике «Неизвестный Юлиан Семенов». Несколько запутанная, сложная пьеса, но все равно в ней есть свет, радость.
– В фильме «Стиляги» есть сцена, где один из героев приезжает к друзьям на автомобиле, в котором сидит бульдог, покрашенный в розовый цвет. Правда ли, что в юности Юлиан Семенович тоже водил по Тверской улице бульдога, только зеленого цвета?
– Я не знаю этой истории. Леночка Светлова, моя кузина, которая работает в газете «Московский комсомолец», тоже мне об этом рассказывала. Об этом ходили слухи. Я знаю то, что папа-стиляга ходил на танцы, танцевал джаз и у него или у его друга был на плече котенок. Даже была драка из-за этого котенка. Потому что консерваторы сказали: «Котенку не место на танцевальной площадке». А стиляги отвечали: «Животному можно танцевать вместе с нами». Про котенка я знаю, а про бульдога… Вполне возможно. Это не была провокация или показуха, это искреннее желание повалять дурака. Он вообще был человеком свободным, весь в работе, в творчестве, ему было абсолютно все равно, как на него посмотрят, что о нем подумают, какое он произведет впечатление. И первые конфликты с покойной нашей мамочкой, его женой, которую он нежно любил, с Екатериной Сергеевной начались именно тогда, когда он приезжал на Николину Гору на мотоцикле и предлагал: «Катюша, я хочу тебя покатать». Она отвечала: «Нет, я не сяду, я толстая». Он говорил: «Ты самая красивая, ты – моя богиня!» Но она отвечала: «На меня посмотрят…» И ему пришлось покупать машину для своей богини. Мамочка думала о том, что подумают люди, а папе было все равно. Он любил всех, он любил творчество.
– В лекции, посвященной создателю Штирлица, Дмитрий Быков говорит, что Семенов – не лирик. Но даже названия некоторых его произведений говорят совершенно об обратном: «Прощание с любимой женщиной», «Нежность», «В горах мое сердце», «Дунечка и Никита».
– Он глубочайший лирик. Надо прочитать сборник его рассказов «Дождь в водосточных трубах». Однажды я нашла в архивах отца его неизвестный рассказ «Хэйло и любовь» о любви молодого эстонского парня к девушке, двух революционеров. Когда я прочла этот рассказ в Таллине на встрече с поклонниками творчества Юлиана Семеновича, многие люди плакали. А замечательный критик Борис Тух (воспитанник тартуской филологической школы, ученик Ю. М. Лотмана. – П. Ч.) сказал, что это гриновский рассказ по степени насыщенности лирики.
– За что, по-вашему, читатели любят Исаева-Штирлица?
– Штирлица любят, потому что он антифашист, он квинтэссенция русского интеллигента, а русская интеллигенция – вечна. Он думающий, стремящийся всегда к справедливости, у него душа болит за всех и за вся. Вот почему его не забудут.
– А в честь кого вашего отца назвали Юлианом?
– В честь Юлиана Отступника. Бабушка Евдокия окрестила его Степаном. Родители, Семен Александрович Ляндрес и Галина Николаевна Ноздрина, пламенеющие коммунисты, причем очень чистые люди, те коммунисты, которым можно ставить до сих пор памятники, когда узнали, что его крестили, побежали в ЗАГС, чтобы сказать, что это Юлиан, в честь римского императора Юлиана Отступника, который боролся с христианством. Когда папу отпевали, батюшка сказал, что Юлиан и Степан – это «солнечный» и «венец», то есть получается сочетание двух имен: Солнечный и Венец. Это очень подходит к Юлиану Семенову.
– В 2019 году во Франции под названием «Красный разведчик» вышел роман «Семнадцать мгновений весны». Расскажите о реакции на это французских критиков.
– Это невероятный восторг. Вся критика, независимо от политических симпатий литературоведов, левых и правых. Они сказали, что это сильный роман, очень большой писатель. Один даже написал: «Внимание! Шедевр!» Все сошлись в одном: большой, непризнанный, нераскрытый еще на Западе автор.
– Но в советские годы Семенов издавался на Западе.
– Память читательская на Западе, к сожалению, недолговечна. Юлиан Семенович говорил: «В чем прелесть российского читателя? Он памятливый, он помнит своих любимых литераторов. А на Западе твоя книга пользуется большим успехом, но через год тебя забывают, если ты не на слуху». У него с колоссальным успехом вышел роман «Тасс уполномочен заявить», и турне потом было по Англии и по США, 50 тыс. экземпляров книги, когда средний тираж тысяча экземпляров. Потом Юлиан Семенович заболел и его подзабыли. Теперь его снова раскрыли. И у меня прекрасная новость: мало того, что издательство «Canoё» будет постоянно выпускать папины романы, еще издательство «10/18», которое специализируется на издательстве классиков литературы, будет выпускать произведения Семенова, и первым выйдет «Красный разведчик». Французов не проведешь, они почуяли хорошую литературу. Еще вышла книжка «Бриллианты для диктатуры пролетариата», представлять ее будут в октябре. Я думаю, что все это будет продолжаться, сейчас переводят уже третий роман о Штирлице, и это будет сюрприз.
– А нет предложений от отечественных режиссеров экранизировать какое-нибудь произведение Семенова? Например, роман «Тайна Кутузовского проспекта», расследование гибели актрисы Зои Федоровой.
– Я люблю перечитывать папу и недавно перечитывала этот роман. В принципе, эта книга – SOS: «Внимание! Готовится развал Советского Союза». Юлиан Семенович очень этого боялся и говорил мне об этом еще в 1982 году. Он уже чувствовал: вот, мы к этому подходим. Он был встревожен, и это была попытка как-то всё приостановить, не разрушать всё «до основания, а затем…». А затем – что? Произведение очень хотел экранизировать Борис Григорьев, ныне покойный папин друг и режиссер, вместе с нашим великолепным оператором, до недавнего времени президентом Гильдии кинооператоров Игорем Семеновичем Клебановым, тоже папиным близким другом. Они хотели снять фильм, но папа был уже болен. Это был 1992 год. Они обратились к ныне покойному Артему Боровику с просьбой профинансировать экранизацию, и, чувствующий конъюнктуру тогда, Артем Генрихович отказался это делать, к моему большому сожалению. Я надеюсь, какой-нибудь режиссер к этому вернется. Мне кажется, что экранизации произведений Юлиана Семеновича сейчас будут полезны и нужны: это успокоит нашу ностальгию и позволит иначе проанализировать происходящее.
– В 2016 году вышел третий том серии «Неизвестный Юлиан Семенов». Сборник называется «Возвращение Штирлица», многие произведения, входящие в него, публикуются впервые. Расскажите, пожалуйста, как он создавался.
– Очень большую работу проделал Алексей Викторович Репин, консультант дома-музея и Культурного фонда Юлиана Семенова. Он нашел неизвестные произведения отца. Мне кажется, он тщательно всё это подготовил. Спасибо также издательству «Вече».
– Юлиан Семенович говорил, что хочет написать биографию Эрнеста Хемингуэя для серии ЖЗЛ, а также произведение о философе и драматурге Александре Сухово-Кобылине. Увы, этим замыслам не суждено было осуществиться, но, может, сохранились какие-нибудь наброски, черновики этих произведений?
– Набросков нет. И мне горько, потому что, действительно, он был в теме. Он общался тесно с Мэри Хемингуэй. Она приезжала к нему в Москву, он возил ее в Ясную Поляну. Еще он хотел писать о Николае Миклухо-Маклае, о Джузеппе Гарибальди. Папа в Австралии познакомился с Полом Маклаем, внуком путешественника. Но даже такие трудоголики, как Семенов, не успевают что-то реализовать.
– Характеризуя отца, в книге о нем вы писали, что он был ранимым и сильным, наивным и мудрым. У меня к вам несколько философский вопрос: должен ли человек быть наивным?
– Наивность – это не глупость. Это чистота, знак равенства детскость, знак равенства талант. Каждый талантливый человек наивен и немножко ребенок. В этом отношении Юлиан Семенович, будучи где-то и прозорливцем, был по-детски наивен. Это хорошо.
– Мне кажется, сейчас нам не хватает этой детской наивности.
– И доброты нам не хватает, к сожалению, хотя в принципе мы, русские, очень добрые люди. Опять же отец был провидцем: в фильме «Противостояние», где я девчонкой снималась, Олег Валерианович Басилашвили, исполнитель роли следователя Костенко, великолепно говорит одну фразу, она у него прямо засияла: «Мы сейчас всё ругаем, ругаем, а потом будем жалеть, потому что мы живем в доброе время». То время, при всех его недостатках, было добрым.
– Семенов действительно был провидец. В 1989 году он опубликовал «Ненаписанные романы», сборник историко-мемуарных эссе о сталинском терроре. Тогда мне казалось, что такое вряд ли повторится, но сейчас социологические опросы показывают другое: многие оценивают Сталина положительно. Семенов понимал, что трагедия может повториться.
– И боялся этого. Он правильно сделал, что опубликовал тогда «Ненаписанные романы». Сейчас воспевают Сталина и хотят сильной руки. Забыли воронки. Еще один родственник Юлиана Семеновича, его двоюродный дед, талантливый ивановский поэт и революционер Авенир Евстигнеевич Ноздрин был арестован в преклонном возрасте. Но он не дождался приговора: к нему пришли в камеру утром и сбросили его, 75-летнего старика, с верхней полки. Он ударился головой о бетонный пол. На этом всё закончилось… Он был председателем Иваново-Вознесенского совета рабочих депутатов, и Юлиан Семенович гордился этим своим родством и очень переживал эту трагедию. У папы было очень уважительное отношение к людям.
Он говорил: «Нет ничего ужаснее фразы «простой человек». Каждый человек – это вера в чудо». Я помню, как он мучился, когда мы ехали с ним по жуткой, расхлябанной дороге, и он не заметил, как случайно обрызгал женщине туфельки. Говорил: «Боже мой, я ее обрызгал, как мне стыдно». Он переживал минут пятнадцать. Не так, чтобы с ног до головы обрызгал, только туфельки. Это был совестливый человек, который невероятно боялся обидеть людей.
Беседовал Павел Чуйков
@2017 - 2024 Все права защищены